Нас, счастливчиков, увидевших себя в списке студентов, собрали в аудитории для поздравлений и напутствий. Говорил сам ректор, поскольку он же был профессор, доктор, яркое светило минералогии Украины. Но говорил по – украински, и некоторые из нас плохо понимали. А в заключение он нам заявил: «Цэ вам Универзитет, а нэ школа комбайнэрiв!». Эту фразу мы все запомнили. Правда, нас кинули сразу же не  «грызть гранит науки», а строить университетский стадион.
А затем – убирать кукурузу и картофель. Вообще – то это может было и правильно, - мы узнали кое – что друг о друге и определились, как будем селиться в «общаге». Я «скучковался» с  Толиком Терещенко, Костей Тищенко и Славкой Чёрным. Терещенко и Чёрный были «дембеля»,  и я – шахтёр. Остальные – «сосунки», на 2 – 3 года моложе, (в том числе и телёнок Тищенко). Этого Костю я назвал телёнком, т. к. он любил побегать, взбрыкивая и при этом вопя от телячьей радости: «А що мэнi?!». Т.е. был на верху блаженства. Просто так. Терещенко же был типичный сержант (он им и был), очень правильный, спортивный, «звёзд с неба не хватал», но и не был тупым, усердно учился, даже девчонками не увлекался. К сожалению, после ВУЗа уехал на Чукотку, где его загрыз медведь.

Чёрный Слава был тоже «дембель», но совсем другой. Маленький, очень сильный, «вольнодумец» (потому и не сержант), похож на еврея, умный, учился отлично и страшно увлекался девчонками. Может и в правду еврей (умный, девочки), да и в дальнейшем (уже после ВУЗа, тоже в Зее, как и я) его жена – латышка Пола обзывала его «жидукас». После г.Зеи он уехал со своей Полой (кстати, оба были сильными националистами, он – украинским, она – литовским) в Латвию, где он почему - то помер примерно в 40 лет.

 «Телёнок» Костя стал моим лучшим другом, но, уехав в Луцк после ВУЗа, тоже помер примерно лет в 50, хотя занимался всю жизнь йогой (был известен на весь Луцк), не пил и не курил. Но это всё в дальнейшем, а пока мы – студенты.

«По заслугам» Терещенко сделали комсоргом, а меня старостой группы (человек 25) поисковиков. Учился я не плохо, не «сачковал», т. к. был старостой и сам обязан был по журналу отмечать, кого нет. Это я делал недобросовестно. А некоторые дубы – преподаватели (научного – коммунизма, этики – эстетики и т.п.) сами проверяли и доносили декану. Декан – геолог меня журил только, но всё же пришлось наказать, - лишили меня за это «общаги» (пришлось спать 2 недели на полу). Но весь курс (45 человек!) устроили забастовку, не пошли на лекции. Тут – то начальство (вплоть до ректора) забегало, не дай Бог это станет известно по партийной линии! Кошмар, многие «улетят». Ну и всё замяли, а я снова вернулся на кровать. Стипендии (25 р.) не хватало и я иногда ездил к тёте Марусе в Выгоду за продуктами (сало, картошка, мёд). И это, и посылки других шли в общий котёл комнаты. Варили (на 1-ом этаже, а жили на 3-ем) по очереди. И однажды Костя споткнулся на лестнице и горячим «кандёром» обварил себе пуп и кое – что  ещё.

Чтобы как – то прожить (мне никто не присылал денег, только однажды - Эдик), я устроился здесь же на кафедре минералогии долбить пробы в ступе за пол - ставки. Долбил в подвале пробы, и часто сверху прибегали разъяренные химики – аналитики «прекрати, дятел, - весы дрожат!». И стал я долбить по – вечерам, а пробы (камни) мне выдавала аспирантка Вера Байда. А чем это кончилось - пониже опишу, но можно сообразить.

Часто по вечерам в фойе устраивали в общежитиях танцы. Тогда так назывались дискотеки. Танцы под усилитель и радиолу. Но ходили мы и в городские клубы и другие ВУЗы. Однажды я в железнодорожном клубе «подцепил» венгерку Одит Орбан, за которую в тот же вечер мне «начистили курятник» у её дома. Но близко была общага, и я вернулся с «кодлой». Крупная драка… Потом я выучил несколько венгерских фраз, в том числе и «ын сэрэтлек тыгет» (я тебя люблю)  и «висонтлаташро» (здравствуйте). Кстати, у неё тоже были веснушки.

А затем, в Торгово – экономическом, тоже на танцах, завёл знакомство с маленькой симпатичной Галей Бойчук. Это уже было на полном серьёзе, и, через год чуть не закончилось свадьбой. Но, к счастью, она меня «предала» после всего, что было. Я даже немного «страдал».

Одно время я по утрам занимался йогой, но сиденье в позе лотоса приводило к опаздыванию на лекции. Не говоря уж о том, что однажды я приехал на занятия без куртки (пальто на майку), зато с зубной щёткой в кармане. Бросил. Стал ходить на бокс и ходил года 2. Пока мне так не врезали в нос на соревновании, что чуть не свернули его. А морданя у меня была смазливая.

Бросил этот мордобой, т. к. зачёт по физкультуре уже был не нужен. Но всё же этот бокс в дальнейшем мне помог (не то, что высшая математика или количественный химический анализ). Пятикурсники все выходные, а иногда и по ночам, дулись в преферанс (и нас научили). Но всё же одна наша группка (четверо со мной) в воскресенье ездили за зайцами (у двоих были ружья), и на подлёдный лов рыбы. Зайца или рыбу готовили в общаге геологи – девушки, и закатывалась знатная пирушка с вином «Лидия» и «Шато - Икем», гитарой и своим репертуаром геологических и туристических песен.

В зимние каникулы мы куда – то выезжали (или на лыжи или в пещеры). Однажды, в Ворохте (Карпаты) за день я сломал 2 пары лыж, т. к. управлял ими плоховато, даже влетел в колючую проволоку на спуске.

Спелеологией занимались всерьёз, даже с минералогом (потом он был нашим деканом), собирающим материал для докторской. Он уже с трудом пролезал, да и то не во все дырки. Эти пещеры (с. Кривче в Тернопольской области) тянулись в гипсах на 7 и более км. Мы составляли их планы. Гроты были размерами до 20х30 м и высотой до 10м. Всё это покрыто кристаллами, - чудо! Но и лазы некоторые - только на пузе, а сверху – друзы кристаллов. Однажды, у впереди ползущей дамы, трико зацепилось за щётку гипса, и передо мной во мраке сверкала метров пять прекрасная попа Инки. Натянуть трико сразу она не могла, т. к. тесно, и руки не дотянуть.

Но я её заверил, что я, как шахтёр, умею ползать «наизусть», потому что в первый же момент этот «пейзаж» меня ослепил. На фото она держится за коленку и зажмурила глаза, т. к. по коленке ей врезал осколок гипса. Мы её звали «маманя», т. к. она была уже дипломница.

Скалолазанью нас обучал парень из нашей группы, мастер спорта альпинист Толик Чекирда, здесь же, под Львовом, на Чёртовых скалах. Уже на втором курсе он женился на аспирантке, которая вела у нас практические занятия, чем привел в ярость начальство, чуть ли не «разврат!». Эпатаж. К сожаленью, он вернулся с третьей практики, но уже, как «груз 200», - в маршруте отказали ноги, а пока пришла помощь, - умер. А был такой спортивный и не пил, не курил. Позже, уже в Зее, такой же спортивный и не пьющий – не курящий мой сосед геолог Савицкий умер, не дойдя до базы 2км, от переохлаждения. Так что расхожая истина о том, «что на роду написано…» верна.

Но «продолжим наши игры» с амурными делами. С аспиранткой (она была помощницей ректора – минералога Лазаренко) Верой у меня закрутилась любовь  после 2-го курса, на Крымской практике. Там она и ещё один учили нас полевой геологии. В начале, правда, я несколько раз бегал тёмной крымской ночью, пиная ежей по дороге, на свидания (невинные) с прекрасной татарочкой, за 15км! Она работала гидом крепости Чуфут – Кале под Бахчисараем, а мы базировались в  с. Партизанское.                                                                       

Для написания курсовой мы были разбиты на бригады по 6 – 10 человек. Я, конечно же, был бригадиром лучшей. Был тогда какой-то рассказ, где писалось: «И восхищённая Европа поднимется и скажет, - хорошо роешь, старый Крот!». Поэтому мы были «бригадой кротов», а я – главной Крот. Был и гимн у кротов, из которого помню только «идут кроты на водопой, идут звериною тропой…» что – то ещё, и «а бригадир наш Вовка – крот нас кроет матом и орёт». Иногда, правда, мы ещё назывались «парни из Каяс - Джилги» (самый дремучий овраг). Делали геологические маршруты и составляли геологическую карту на местности, где «там только таврика (красноцветные породы триаса – перми), да мергеля, в колючках острых вся земля». Правда, в конце работ мы на сеновале, где спали, нашли целую кипу уже готовых отчётов наших предшественников.

Вере Байде, по её просьбе, мы присвоили звание почётной кротихи. И, естественно, мы с ней стали более пристально поглядывать друг на друга. Нам справедливо показалось, что изнывать всё лето в степном Крыму и не увидеть моря – грустно. Поэтому, после окончания практики, бригада кротов, прихватив лучших девушек курса (с которыми сдружились кроты) мы рванули пешком, через Крымский заповедник, к морю.

Веры не было, повезла студентов во Львов, я был безутешно одинок, хотя поглядывал на некую Лялю. Одного Львовского (не из общаги) фраера ужалила оса, аллергия, морда стала как арбуз. Так я, выпендриваясь, как шерпа, тащил не один, а уже 2 рюкзака, упираясь лбом в лямку. По пути мы посещали все пещеры, в том  числе и серьёзную, большую Кызыл – Коба (красная пещера). А поскольку владели скалолазанием, то даже сверху спустились по скале в Грот, где вообще никто не бывал.

Сама пещера, после прекрасных пещер Тернополя, где вообще всё в кристаллах, показалась нам скучной. Хороша только подземная река Ангара.

Через много лет я с Люсей и Олегом (?) вновь там побывал. А там уже полно туристов, мусор, не то… Но я же всё там знаю! «Мы полезем не через главный вход, а через лаз, который я знаю и появимся в пещере над туристами! Сейчас проверю, один пока. Проверил, вылез наверх. А они стали дико ржать: «Да ты весь в говне!». И, правда, долго отмывался в ручье. Эти гнусные туристы загадили - таки всё, кроме главного входа.

Но всё же бригада «кротов» по скалам (с верёвкой!) спустились  в  Сердоликовую бухту. Мы жили там 2  недели в палатках, плавали с масками-трубками, ели мидий и крабов и собирали сердолики.

А потом я с Терещенко побывал в его родной Одессе, где Толикова мама кормила нас бычками и знаменитой одесской «икрой из синеньких». Конечно, бродили по Одессе-маме, по её пляжам. В компании была и симпатичная сестра Толика, мы уже начали «переглядываться», но я уплыл на пароходе вверх по Днепру на каникулы, к маме, в Грушев.

 Плавание было удивительное. В устье Днепра этот «Марктвеновский» монстр, шлёпая колёсами (2 колеса по бокам) «продирался» среди камышей, распугивая уток и бакланов. А по Каховскому морю плыл, как по лужайке, среди тины и ряски. В плавнях не продувало, духота, комары, как тигры. Палуба горячая, просто раскалилась, а в трюме вообще ад, только котлы со смолой не коптят. Поэтому я расстелил на носу палатку и там полёживал, глядя на камыши и дичь взлетающую. Пароход почти пустой, любителей экзотики мало, да и поездом гораздо быстрее. Но всё ж какая-то сердобольная тётка почему-то ежедневно (плыл до Ходорова 4 суток) подходила ко мне: «Ну, как ты тут, солдатик?». Видимо, потому что я был на палатке, в зелёной геологической робе.  Да, я ещё и курил тогда трубку, - выпендривался.

В Грушеве я успел поваляться только недельку, а потом местный бригадир почему-то стал проявлять ко мне интерес, не скучно ли? Кончилось тем, что деревянной лопатой я стал сгребать чудесную пшеницу с машин на ток, катаясь до комбайна. Хрен бы я им сгружал эту пшеницу, если бы со мной не каталась вдвоём на этой машине красавица (брюнетка) Оля. Бригадир – то был хитрюга и, видать, рыбак,- знал толк в «приманках»! А по вечерам мы с Олей встречались в вишнёвом саду под «ставком» (прудом). Прямо классика: «Ой, у вишневому садочку, та соловейко щебетав, над ставочком козак дiвчину улещав» (т.е. уговаривал).

Но я Олю не уговорил всё же. Да и вообще переключил своё внимание на белокурую Катюшку, которая как-то в кино, сидя за мной, слишком близко наклонила свою пышную грудь. С Катей я уже встречался до конца каникул. Ходил к ней тёмными вечерами через всё село.  Пронюхали, конечно: «О той геолог Шастунiвський мабуть ожениться на учительскiй Катеринi!». Но не «оженывся», т.к. когда приплыли вместе в конце каникул в Киев, где она училась в «культпрсвете», пошли завтракать в столовку. Она так шмыгала – «сёрбала» борщ, что я, не задерживаясь в Киеве ни дня, уехал на учёбу во Львов.

Ещё кое-что об этих каникулах. Раньше баба Олена меня не очень-то любила, любимчик её был брат мой Славик. А меня она обзывала каким-то «бузiмком» и, залезая на печь мимо меня, обязательно тыкала пальцем в лоб, приговаривая - «У, бузiмок!».

А тут – взлюбила, - как же: студент Университета, геолог. Это в деревне – класс, почти «офицер» или даже лётчик! Поэтому потащила показать своим подружкам. Начали «обход» с дальнего края («куток») села, постепенно приближаясь к своему «кутку». И везде – «по-чарцi». Да, как минимум, по две. Самогонки, конечно. На подходе к своему «кутку» я уже зависал на бодренькой и весёлой бабке. Но она меня всё же затащила и к соседке-подружке, где я уже окончательно  «впав на гычку», т.е. завалился на кучу свекольной ботвы (соседка нарезала свеклу на самогон) и был неподвижен, как бетонная свая. С помощью мамы меня перетащили «до хаты» и положили под орех, где мама два дня отпаивала молоком. «Бо ще вмрэ. Ото, стара п’яниця, бач до чого дитину довэла!».

Это всё было после 2-го курса (Крымская практика). А первая, (после I курса) была короткая, на машинах по Закарпатью. Поскольку я вырос в Карпатах, то не восторгался, как мои «степные» и городские сокурсники. Запомнились только высоченные одинокие скалы, серые и мрачные (как древние замки) на фоне голубоватых Карпатских елей (смэрэк). Бурные, порожистые реки. Окаменелости - отпечатки копытец и волн прибрежных на песчанике. Уже как – то зримо представляешь, как в палеогеновый период по пляжу ходят олени и некому их стрелять, т. к. человек ещё не появился.

Мы под одной из скал собирали «мармарошские диаманты». Это кварц, прозрачные кристаллы до 1см, которые ещё «За небiжки Австрii», (т. е. при Австро-Венгрии) один ушлый господин продавал в соседнем городе (Мармарош - Сигет) за алмазы. Очень похожи. Опять же: всех забавных эпизодов не опишешь. А потому, - приступаю уже к первой производственной, а не учебной практике, которая длилась всё лето после III курса, когда мы уже что – то соображали в работе геолога.

Большинство из нас стремились подальше уехать, и это поощрялось. Выбор был большой - Чукотка, Камчатка, Дальний Восток, Забайкалье. Я, по совету приятеля – пятикурсника (он там поработал), выбрал Дальний Восток. И приехал в Зейскую экспедицию. Раньше она базировалась в Ленинграде. Зимой – в Питере, а летом работала в бассейне Зеи. Но уже при Хрущёве из Питера их турнули в посёлок  (районный центр, но как деревня, дворов на 500) Зея. Поэтому геологи были пижоны питерские. Далее этот поселок часто будет фигурировать в моих «байках» т. к. здесь я был на 3-ей и 4-ой практиках и затем, уже с семьёй, жил 4  года.