Если бы я задержался в Лиде, то пошел бы в Белорусскую  школу и орал бы: «Няхай жыве червонный кастрычнiк!», что значит «Да здравствует красный октябрь!». А здесь школа была украинская, и мы скандировали: «Спасыбi велыкому Сталiну за щаслывэ дытынство!», - что, надеюсь, не потребует перевода. Итак, здесь, в Карпатах, в поселке Выгода, я пошёл в первый класс и жил, и учился, пока не окончил в 1957 году 10 классов. С первого по четвертый меня учила моя тётя Маруся (Мария Коленыкiвна Гордiйчук). Бедные дети, как трудно им давалось это отчество! Учился я неплохо, но отличником не был. У меня была масса более серьёзных занятий. Это и гулянье с друзьями, рыбалка, подрывное дело, оружейные интересы, всяческие вынюхивания (экскурсии) окрестностей, грибы – ягоды – лещина, и чтение художественной литературы.

Выгода на Гугл-карте:

Более – менее любил в дальнейшем химию и литературу. Терпеть не мог грамматику и математику. Особенно же ненавидел тригонометрию (из – за мерзкой училки). Об учении и писать – то нечего, всё стандартно. Правда, иногда было: «Отькало, встань, шо ты там чытаешь пiд партою?»  Ага, «Великий Моурави!» Та яка ж товстенна! А алгебра ж у 3 раз тонше!». Или опять же: «Отькало, встань! Чым ты там клацаеш пiд партою? Ага, мелкокалiберный револьвер! Гарно зроблэный! А ну, Петя (отличник), пiды i выкынь його в уборну!». Да ещё тётка на правах родственницы «доставала». Только закуришь в сортире последнюю «Астру», - уже бежит дежурный: «Отькало, - в учительскую!» А там уже тётя Маруся руки в боки стоит: «А ну вывэртай карманы!» А там, - табак от сигарет. Ну и, конечно, по морде.

Лучше поговорим о более приятных вещах, нежели науки. Хотя, всё же, аттестат я получил с единственной тройкой по проклятущей тригонометрии, «хай вона сказыться!». Никогда в жизни мне эти «косинусы» (слово – то какое ласкающее!) не понадобились. Но прежде, чем  говорить о приятном, следует закончить о плохом. О науках я уже сказал, а теперь о специфическом, что окружало там день и ночь до примерно 54 – 55 года.

Бандерщина

БАНДЕРЩИНА – ОУН – организация украинских националистов. Её боевая часть УПА – «украiнська повстанська армiя» с главным руководителем – Степаном Бандерою, кажется, бывший учитель географии. Ну, общеизвестные данные я обсасывать не буду, а опишу лишь некоторые эпизоды.

Первое, что мне запомнилось из этой кровавой «оперы». Мы на грузовике переезжаем из города Станислава в Выгоду. На дубе висит повешенный с табличкой на груди «Зраднык (предатель) Украiнського народу». Т. е. кто – то просоветски мыслящий (из местных).

Вокруг посёлка Выгода – высокие горы, и в какой – то бандеровский праздник на них горит масса костров. В Выгоде был большой гарнизон, всякого рода войска выделяли части на эту войну. Узкоколейные железнодорожные мосты охранялись (стояли там гарнизоны, газовые, пулемёты, колючая проволока). Одно время мы жили в селе Мизунь, над «Райздравом», на втором этаже, и я наблюдал: утром машин 10, набитых солдатами, едет в горы. Там слышны взрывы, стрельба. А после обеда они (уже не все) едут опять мимо моего балкона. В кузове (открытый) – связанные бандеровцы. Один поднимает голову, а солдат ему по голове прикладом. Битых «бандерiв» сажали вдоль высоченного забора милиции. Затем вдоль этих трупов прогоняли местное население. Кто заплачет, увидев родню, - высылали в Сибирь.

Мы же приезжие (хоть и тоже украинцы многие) считались оккупантами и называли нас «москалi». А мы их считали низшей расой и называли «гуцулы». Убитых «бандеров» просто выкидывали за околицу.  Во всяком случае, по подначке друзей я как – то прыгнул с песчаного обрыва, а сзади оказался труп. Хорошо, далеко прыгнул.

Зверели и те, и другие. Впереди железнодорожного состава с лесом был обычно бронированный вагон с пулемётами и местными комсомольцами («ястребки»). «Бандеры» взорвали мост, а сзади  - железнодорожные пути. Дядько Станислав (он машинистом был на этой У. Ж. Д. «У» - узкоколейная) и местные сцепщики сбежали, да их и не трогали. Разве что морды набили. А к вагончику с людьми натаскали хворосту и сожгли всех живьём.

Убивали сельских учителей, фельдшеров (приезжих). Правда, это уже действовали не «идейные»  партизаны, а просто бандиты, там были и власовцы и уголовники. Приезжим («москалям») давали оружие. У отца был автомат и пистолет. Но дяде Стаху не давали, т. к. он родом из Западной Украины, Ровенской области, а там тоже были свои националисты. Но эта тема мне надоела, тем более, что теперь бывшие «бандеры» – герои, а тризуби жёлто – голубой флаг, за который стреляли на месте теперь, - государственный символ Украины. Далее – об оружии и подрывном деле.

Опасные дела

Это сейчас они мне такими кажутся, а в те времена это было очень интересно и даже ОБЫКНОВЕННО. 70% ребят этим занимались. Наверное, процентов 10 (не менее) получили серьёзные ранения. Так, например, мой лучший друг Сарапионов Толик остался без глаза, после выстрела из ржавой винтовки. Другому оторвало пол-руки и посекло лицо мелкими осколками. Нескольких вообще убило. А всё по неопытности и из-за не соблюдения техники безопасности. Я соблюдал и был дока по этой части. А откуда? Учение - главное, конечно. Я научился у настоящих сапёров.

Мы жили на втором этаже, а над нами долго (всё лето) жила группа сапёров, которые разминировали окрестности. В войну там была жестокая бойня, и всё вокруг осталось напичканным всякой взрывчаткой. А коль здесь воевали русские, немцы, мадьяры (венгры) и даже итальянцы, то можно представить себе, какой был «букет» неприятных сюрпризов. Минёры после «работы» живо обсуждали все «новинки», показывая новые «штуки», а я, конечно, вертелся под ногами, и «мотал на ус». Это было куда интереснее тригонометрии. Да и нужнее. Совершенно незнакомая им и непонятная «штука» взрывалась на месте. Для этого прикладывалась толовая  (тол = тротил = тринитротолуол, как кусок мыла с дыркой) шашка + детонатор – запал и бикфордов шнур. У них был большой запас этого добра, а я их потихоньку подворовывал  для своих нужд. Хотя, почему же для своих? Я ведь тоже разминировал места, о которых они, может, и не знали, но, во всяком случае, ни они и никто из взрослых не подозревал о «теневом взводе» подрывников – минёров, которым было от 9 до 15 лет. А раны получали неопытные или упрямые.

НЕОПЫТНЫЕ (пример) делали то, о чём понятия не имели. Например, со мной учились 2 чеха (потом уехали на родину). Один был красавчик и отличник (обманщик, Михал, помню). Этот «дурными» делами не занимался. Зато другой, двоечник Фечо Пишта (да, он же венгр) нередко ходил со мной на эти дела. Мы на месте боя. А он уже что – то нашёл и крутит.

- Володя, я что – то нашёл. Не пойму.

- Обожди, сейчас подойду.

Пока я дошёл, - несильный хлопок. Он закрыл лицо. Результат, - нет глаза, и оторвало 2 пальца. И главное, говорит мне: «Смотри не скажи моей маме». Ну, я  его, конечно, на лесовоз ближайший, - и в больницу.

Упрямые эти будут бороться с «штучкой», пока кто – то кого – то не одолеет. Я же шёл на компромисс со своим самолюбием. Однажды нашёл цилиндрик диаметром 3см. и длинной 30. Вертел – вертел, - ничего не пойму. Ни резьбы, ни стыковок; сплошной. На всякий случай (а может не взрывное устройство), но что бы впредь знать, что это такое – заложил в костёр и отбежал, залёг. Воронка получилась достаточная  для могилы.

Вопрос: а на фига это было надо? Тем более о каком – то «адреналине в кровь» мы и не слышали. В противовес настоящим минёрам, которые уничтожали тол, нам нужно было его добыть и сохранить для своих дел. А применяли мы его в двух вариантах: чтобы что – то взорвать или наглушить рыбы. Как-то я пытался  взорвать дикого кабана, для чего (задолго до Чечни) ставил «растяжки» на кабаньей тропе. Опишу некоторые варианты, это был мой первый взрыв и экзамен на отчаянность.

Над узкоколейкой на скале было выбито «Нехай живе Степан Бандера i його жiнка Параська». Правда, кто – то из русских нацарапал «Х.. доживёт!». Но нам это ужасно не нравилось (мы же были все «москалi») и с «гуцулами» стали дружить только в старших классах. Заложил я в нишу этой скалы килограммов 5 тола с шашкой, запалом и шнуром. А поскольку бикфордова шнура много не наворовал (опасно), то был это кургузый кусочек  сантиметров 40. Как раз, что бы поджечь, отбежать, сколько смогу секунд за 10 и спрятаться за толстый бук. Немаловажный нюанс: чтобы кого - то не подорвать, нужно осмотреться.

 А узкоколейка сделана со слабым наклоном. В горы паровоз тащил вверх пустые платформы (штук 10 - 12). Зато гружённые брёвнами (где - то в 10 – 40 км выше) эшелоны легко шли в Выгоду. Поэтому с гор иногда ехали на «вагонетке». Это 2 колеса (2 + 2 конечно), настил и тормоз – жердь. Главное было тормозить чаще, иначе – гроб. Посмотрел я  вверх по линии железнодорожного пути вниз, - никого нет. А всё это под контролем более опытных и старших. Поджёг трясущимися руками и рванул со всех ног по склону к заветному буку. Прошло 3 минуты, - тишина. Только из – за других буков: «Осёл, ты же не поджёг, наверное», «а вдруг шнур сломан и горит медленно?». Но после 5 – 10 минут решено было отправить меня исправлять трусливую ошибку. «Дывысь, холэро, покы нэ зашыпыть нэ тiкай! Може знову пiдэш!». Пришёл (на «ватных» ногах), - не шипит. Уже забыв осмотреться, поджёг, - зашипело, вмиг оказался за спасительным буком. И только тут увидел, что с гор со страшной скоростью мчит вагонетка с людьми, и уже вот – вот у скалы будет. «А, проскочит!» продумал я.

И только она метров 50 отъехала от скалы, - страшный грохот, рельсы засыпало камнями метра на 2. Осколки камней посекли вокруг лесины, часть глыб перелетела насыпь и с фонтанами «вмазались» в реку. Вагонетка понеслась в Выгоду (а до неё уже не более 2 км). А мы с перепугу, что на мосту перед Выгодой нас «прищучит» уже милиция, ушли через горы на другой мост, сделав круг в 10 км. Зашли в Выгоду, а там уже шум! «Опять бандеры хотели поезд взорвать!!».

Ну, подобных эпизодов было не мало. А рыбу глушили элементарно. Если были нормальные гранаты, то просто их бросали. А нет, - к снаряду «присобачивали» шашку, поджигали шнур, бросали снаряд в омут и драли как можно дальше, падали и молили Бога (мы, правда, тогда в него не верили), чтобы камень со дна речки не треснул по башке. Грохот, фонтан, летят камни.  Затем, - быстро собрать рыбу и убегать, и побыстрее.

А оружие было в общем то     «для гонору». У кого что похлеще. У меня в разное время (там, в Выгоде и, конечно, нелегально) был огромный «Парабеллум», «ТТ» и даже самодельный (кто - то сделал преотлично) мелкокалиберный револьвер (не пистолет, с «барабаном»).  Этими «цацками» мы часто менялись.

Однажды мы собрались уйти в горы за 8 – 10 км к месту, где разбился большой самолёт когда – то. А я опоздал к месту встречи. Так мои друзья связали мне сзади руки, на шею – петлю с поводком и толкая этим «Парабеллумом» в спину вели меня к самолёту и назад. А вернувшись уже, привязали меня к дереву, так, что я на пол – метра не доставал до желанной воды. Сами же, напившись вдоволь, лёжа покуривали и травили байки всякие (это называлось «запечь Мыкыту», т. е. всякие фантазии о трех персонажах: «вовк Несытый» - Сарапiонов, «кiм» – это я и «хытрый лыс Мыкыта» - третий друг,- Кучмук Коля). Это у нас было любимое занятие, - фантазии о «Несытом, Коте и Мыкыте».

К ценным вещам относились и электронные фонарики. Особенно немецкий «Даймон» и русский сигнальный на три цвета. У меня же не было никакого, даже магазинного. Денег мать на это, конечно, дать не могла, их (денег) часто и на хлеб не хватало, занимала. И вот я (до чего же был хитер и коварен!) по гривеннику натаскал у неё потихоньку ту сумму (где – то, стоимость бутылки водки), причём прятал свой клад на груше. Фонарик – то я купил, а как им пользоваться? Ведь мать то увидит, - новый. И «де взяв, за щю купив?». Тут дело пахло изрядной выволочкой. Но я придумал лисий трюк. Я подбросил фонарик на тропинку, где она шла от дома (200 м) на работу - там редко ходят чужие. Она его нашла, и конечно, «подарила» мне. Я был ужасно рад «подарку».

Кстати о фонариках. Как – раз по физике мы проходили что – то об азбуке Морзе и решили оправдать это дело. Одна группа залезла на гору южнее поселка, а другая – за рекой Свеча, на другую. И, как стемнело, - стали перемигиваться фонариками. В посёлке поднялся «кипеш», менты и чекисты (НКВД) ждали бандеровского штурма. На мосту нас похватала засада. Хорошо, что мой лучший друг Сарапинов Толик – сын большого мента. Нам поверили и отпустили.

Рыбалка

Рыбалка….. Этому занятию я посвятил изрядный кусок жизни, о чём нисколько не жалею. Хотя крупных трофеев у меня не было никогда. Ни одной рыбины более метра я не поймал. А пристрастил меня к этому в Выгоде дядя Станислав. Вначале я у него был помощником в вылавливании  крупной (до 2 кг) форели. Ловилась местная, пятнистая, а не та, что сейчас "радужная", мелкая. По – местному та форель называлась «ПЕТРУГ». Гуцулы рыбу не ловили и не ели, называя её «Поплюй - хлiб», видимо из – за костей. Моя работа заключалась в вылавливании живца для насадки. Это мог быть обычный бычок или «бздерка», - маленькая, шустрая белая рыбка. Оба вида водились у берега бурной, каменистой реки. Бычка я колол обычно стальной столовой вилкой, а «бздэрку» глушил, бросая большой камень на тот, под который она убегала от меня. Затем дядька привязывал рыбку к тройнику и на перекате, заходя в воду, отпуская и подтягивая наживку, вылавливал форель. Пока я был мал, такая рыбка была мне не под силу т. к. удилище было тяжёлое (крепкая лещина до 3-х  м), а на перекате сбивало с ног, да и сапоги – бродни с меня ростом, а я с былой голодухи был мал и слабоват. Но позже это дело освоил. В 50 м от барака, в котором мы вначале жили, тёк ручей. Воды – то там было на перекатах по колено, а в омутках  не более 1,5 – 2м, через ручей был мостик – «кладка» в одно стёсанное бревно. Под ним – то и прятались часто петруги.

Ложась на бревно голым пузом, и обняв его под водой руками, медленно полз. Нащупав рыбу, нужно было её взять одной рукой за жабры и вытащить. То же и под большими камнями. Подобный способ описан у Чехова («Налим»). Метод глушения взрывчаткой я уже упомянул выше.

Остался наиболее варварский, за что сейчас бы отлупил, - хлорной известью. Нужно 2 человека, т. к. на перекатах ширина реки до 30 м. Каждый берёт по ведру хлорки, заходим на перекат, там воды по колено. Зажимаешь ведро между колен и быстро ладонями берёшь хлорку и растираешь в воде. Затем быстро бежишь вниз по реке метров 200 и ждёшь. Вначале идёт белая вода, постепенно хлорка теряет «остроту» и километра через 2, думаю, уже для рыбы не смертельна. Здесь же вначале на берег выскакивают перепуганные лягушки (если они там водились), затем плёс (ниже переката, где пустили хлорку) покрывается полосами от беснующейся рыбы. Через некоторое время рыба умирает, воткнувшись в берег. Большую часть уносит течение (много). Один раз мы это проделали в нескольких км выше лесопилки. Все побросали работу и бросились вылавливать рыбу. Мы же, заполнив вёдра, нисколько не думая о злодействе, довольные, несли добычу домой.

Конечно, дома спрашивали, откуда столько. Ответ был один: «Та якiсь паразiты приiхалы на мышынi та и потруiли (потравили)» нам рыбу. А мы пiсля ных оце назбыралы». Чаще же мы это делали далеко в горах, куда нас любезно отвозил на одной из платформ дядько Стах. «Куды це ви,шибенники, за грибами, чи що?». А когда он возвращался уже с лесом, то заранее свистел, давал гудки, что - бымы готовились влезть на тормозные площадки. Но ведь эту известь надо было где – то взять. Вот об этом и будет следующая «байка» (побасенка).

Добыча хлорки шла двумя путями: человеческим и животным. Мой приятель  (и «подельник») был сыном ветеринара (а в ветеринарной лечебнице эта хлорка водилась), а моя мать работала в санитарной станции. И мы долго подворовывали эту вещь и там и там.

Один из ярких эпизодов. Ночью, вскрыв стекло в окне кладовки санитарной станции, я, совершенно голый (не дай Бог будет от хлорки пятно – улика!), подаю вёдра «подельнику». Вдруг - стук калитки. Это некий Рокитяк, фельдшер санитарной станции, ведёт на ночь новую даму для любовных утех. Я – в ловушке: вот тут – то он и спишет на меня пропадающий спирт. Приходится отчаянно сигать прямо под ноги завизжавшей дамы и при луне драть к штанам, в кусты. Утром шуму было не мало. Оказывается, это Рокитяк долго выслеживал бандеровцев, воровавших медикаменты и спирт. Никакая дама и голый пацан, конечно, не упоминались. Кстати, вскоре его арестовали, т. к. он вербовал в УПА (бандеровцы) пациентов санитарной станции. 

У меня в мыслях не было забрать в кладовке спирт. До 10 класса я и не пил спиртного. Впервые мы с моим другом Сарапионовым надрались после выпускного вечера. Это была бутылка ликёра «Ванильный» (с тех пор я не пил ликёров вообще). Мы ушли через мост, вылезли на гору Осоя (примерно  1 000 метров) и вылакали эту бутылку. Друг мой задремал, а я, романтически настроенный, на буке вырезал имя моей «дамы сердца» - Клара. Проснувшись, мой Толик стал надо мной ржать и что – то непочтительное сказал «про ту крывоногу татарку» Мамаеву, я был взбешён и мог его убить, но бутылка, к счастью попала не в его голову, а в бук, разлетевшись на мелкие осколки. С трудом спустившись с очень крутой горы, мы добрели (метров 100 от подножья) до реки и долго лакали ледяную воду. Это была моя первая изрядная (но не до «отключки») выпивка. Ну и хватит «о рыбалке».

Охота

Чуть – чуть об охоте. Охотником был дядя Стах. У него всегда была гончая собака. Он даже был председателем охотничьего союза, «Охотсоюз», что не мешало высокой компании, включающей местное начальство (даже прокурор и судья) отчаянно браконьерить. Били (загоном) кабанов, оленей, коз. Начальство предоставляло машину. Но мясо, всё же, делили поровну. Довольно часто дядько Стах подкидывал нам с мамой дичину, а также мёд со своей пасеки. Причём первый раз они это делали с тёткой вместе, а по мере таяния запасов, уже тайно друг от друга: «На ось, та дывысь, щоб тiтка (дядька) не знав (знала)!».

Правда, в 6 – 7 классе я добывал (в 3 – 5км) петлями лис. За шкуры мне давали муку и сахар, что весьма поощрялось матерью. В то время, как у тётки были корова, свинья, куры, индюки, у нас никогда ничего не было. Лишь однажды я развёл кроликов на чердаке Райздрава, где мы жили. Там (на чердаке) была наша маленькая комната. Эти кролики мне ужасно нравились (особенно жареные) и жили и размножались до тех пор, пока не прописяли потолок в кабинете начальницы. Тут – то и пришлось устроить им «чекатомбу». Всем и сразу. Так что впервые я подарил дядьке несколько тушек мяса.

Грибы и ягоды

Грибов было много. Чаще дядя Стах отвозил нас на паровозе километров за 20 в горы. Брали белые, лисички, подберёзовики (неохотно, они «сопливые», жидкие) и подосиновики. Белые очень ценились, т. к. шли на сушку. Тётка их сушила над раскаленной плитой и в духовке. При этом выскользающие червяки падали на плиту и звонко трещали. Однажды тётка с подругой (учительница математики) надыбали много белых, и некуда было брать. Эта училка набила ими снятые рейтузы (были такие тогда, «с начёсом»), завязав штанины, чем привела в немалое смущенье паровозную бригаду, уезжая  в Выгоду. Но ведь она была «москалька», «панi навчителька», даже тайный агент НКВД, ей «до - лампочки» было мнение «яки хось нещасных гуцулiв». Ну, ягод было навалом. Черника, брусника, малина, ежевика.                                

Карпатские леса вырубались беспощадно. Лесные вырубки были на каждой дороге. Бук и смереку (ель) вывозили, а всё зарастало малиной и вереском. Поэтому дядькина пасека на лето вывозилась за 20 – 40км в горы; ограждали ее частоколом (от медведей). Заготовляли малину, чернику, бруснику, ежевику, а еще буковые орешки, лещину (почти фундук). Уже, будучи взрослым, я с Людмилой (жена) пошёл на гору «Лыса».  Это километров за 5 от Выгоды. Вся голая вершина была красная от брусники. Люся удивилась, почему её так много, а я отвечал, что хорошо удобренная земля. И тут – то она увидела много разбросанных человеческих останков. Здесь когда – то шли страшные бои, гора вся выжжена «Катюшами», потому и «Лысая». Здесь немцы, венгры и итальянцы не давали нашим пройти через Карпаты. О национальностях сужу по гранатам и т. д., которые когда – то мы здесь собирали.

Любовь и дружба

Нельзя не упомянуть, конечно, «о любви и дружбе». С первого класса и до конца учёбы я был влюблён в одноклассницу Клару Мамаеву. Но, увы, безответно. Она не любила никого. Записки я ей не писал и, и даже за руку не держал, но о моих нежных чувствах, знали, конечно, все. В детстве эта неумолимая Клара была просто херувимчиком. Но всё же умудрилась затем стать довольно «справной» татаркой. Отец её (старый Мамаев) был чётко кривоногим (начальник Коммунхоза, шишка!). А вот Кларины ножки, - убей, не помню, т. к. был ослеплён ангельским личиком и ямочками на щёчках. Эта коварная Клара, зная о моём обожании, доводила меня до слёз и отчаянных поступков. Не говоря уже о том, что наши одноклассницы предпочитали ребят постарше (на танцах).

Однажды они и к экзаменам стали готовиться не с нами. Ушли за реку, на поляну, это за 2км от посёлка под горой у речки. Гора, поросшая толстыми буками, широкая поляна, всё в голубых и белых подснежниках. Поляна широкая, метров 300 и длиной вдоль речки до километра. Без кустов, но с озерком, где мы весной кололи щук острогой. А река вдоль поляны не бурная, а плёс. Эта «группа учащихся» расположилась под горой, раскрыв учебники. Я же взобрался на гору, прошёл по хребту, напротив них, спустился вниз, и, не доходя метров 200, бросил в ущелье 2 гранаты. Эффект был поразительный. С тех пор наши «дамы сердца» редко переходили мост.

В десятом классе мы, по призыву Комсомола, собрались все поехать на строительство комсомольских шахт Донбасса. Тогда уже ездили по комсомольским путёвкам на целину и на Донбасс. Но, когда дошло до дела в упор, то, оказалось,  что в райком за путёвкой пришёл только я. Остальных не пустили папы – мамы. Я же, удручённый ко всему прочему и безответной любовью, настоял - таки на своём. И ещё в довольно нежном возрасте, маленький, хилый, уже с ревматизмом, периодическими чирьями (от закалки ледяной водой) поехал строить шахту, «Станиславская – комсомольская». Но это уже другие истории, следующего этапа моей жизни.

Вроде, как рассчитал, - тетрадке конец (а кто прочитал, - МОЛОДЕЦ!).